Яковлев Лев Алексеевич (1764-1839)

Яковлев Лев Алексеевич (1764-1839) – действительный тайный советник (2 апреля 1838 года), дипломат. Родился 24 февраля 1764 года в семье генерал-майора, президента Юстиц-коллегии, действительного статского советника, главного члена монетной экспедиции Алексея Александровича Яковлева (1726-1781) и его супруги княжны Натальи Борисовны Мещерской (1734-1781), в 1775 году в возрасте 11 лет записан на военную службу каптенармусом лейб-гвардии Измайловского полка, в 1788 году – прапорщик, принимал участие в боевых действиях русско-шведской войны 1788-1791 годов, в 1790 году – подпоручик, в 1791 году – поручик, в 1795 году командирован в Англию и служил волонтёром на кораблях эскадры адмирала Дункана (Adam Duncan) (1731-1804), в 1796 году – капитан-поручик, 16 апреля 1796 года - капитан. В 1798 году награждён чином полковника и перешёл на статскую службу канцелярии советником Коллегии иностранных дел, исполнял дипломатические миссии в Швеции и Англии, в 1800 году – статский советник, поверенный в делах при вюртембергском дворе в Штутгарте (Stuttgart). В 1807 году – камергер, с 1809 года исполнял обязанности чрезвычайного посланника и полномочного министра в Вюртемберге (Wurtemberg), в 1810 году определён ко двору вестфальского короля Жерома Бонапарта (Jerome Bonaparte), где оставался до начала Русской кампании 1812 года. В 1820 году – тайный советник и сенатор, с 1829 года занимал посты управляющего Мариинской больницы в Москве и члена совета Екатерининского и Александровского институтов, 2 апреля 1838 года – действительный тайный советник. Умер в Москве 19 января 1839 года в возрасте 74 лет, похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря. Награжден орденами Святого Иоанна Иерусалимского (1809 год), Святой Анны 1-й степени (1812 год), Белого Орла (7 апреля 1835 года) и Святого Владимира 2-й степени (1831 год). Женат не был, но имел четверых «воспитанников» (внебрачных детей), которые получили по его имени фамилию Львовых-Левицких: Сергей (1819-1898), Иван, Софья и Наталья. Из воспоминаний племянника Яковлева, Александра Ивановича Герцена (1812-1870) «Былое и думы» (1868 год): «Сенатор был по характеру человек добрый и любивший рассеяния: он провёл всю жизнь в мире, освещенном лампами, в мире официально-дипломатическом и придворно-служебном, не догадываясь, что есть другой мир посерьезнее, несмотря даже на то, что все события с 1789 по 1815 год не только прошли возле, но зацеплялись за него. Граф Воронцов посылал его к лорду Гренвилю, чтобы узнать, что предпринимает Бонапарт, оставивший армию; он был в Париже во время коронации Наполеона. В 1811 году Наполеон велел его задержать в Касселе, где он был послом «при царе Ереме», как выражался мой отец в минуты досады. Словом, он был налицо при всех огромных происшествиях последнего времени, но как-то странно, не так, как следует... Пока дипломатические вопросы разрешались штыками и картечью, он был посланником и заключил свою дипломатическую карьеру во время Венского конгресса, этого светлого праздника всех дипломатий. Возвратившись в Россию, он был произведен в камергеры в Москве, где нет двора. Не зная законов и русского судопроизводства, он попал в Сенат, сделался членом Опекунского совета, начальником Мариинской больницы, начальником Александровского института, и все исполнял с рвением, которое вряд ли было нужно, со строптивостью, которая вредила, с честностью, которой никто не замечал. Он никогда не был дома; он заезжал в день 2 четверки здоровых лошадей, одну утром, другую после обеда. Сверх Сената, которого он никогда не забывал, он не пропускал почти ни одного французского спектакля и ездил раза три в неделю в Английский клуб. Скучать ему было некогда: он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась на рессорах по миру оберток и переплетов. Зато он до 75-ти лет был здоров, как молодой человек, являлся на всех больших балах и обедах, на всех торжественных собраниях и актах, все равно каких: агрономических или медицинских, страхового от огня общества или общества естествоиспытателей... да, сверх того, за то же, может, сохранил он до старости долю человеческого сердца и некоторую теплоту».